Джек из Ньюбери (Делонэ)
Что если поехать к нему и попытаться узнать: действительно ли у него есть данные, что министерство иначе взглянуло на этот вопрос. Жена. Что ты говоришь? Жена (нервно). Ну, что тебе ещё? По сравнению самого Вельчанинова, она была как «хлыстовская богородица», которая в высшей степени сама верует в то, что она и в самом деле богородица, - в высшей степени веровала и Наталья Васильевна в каждый из своих поступков. По его мнению, уже давно, впрочем, сформировавшемуся в этот девятилетний срок разлуки, Наталья Васильевна принадлежала к числу самых обыкновенных провинциальных дам из «хорошего» провинциального общества, и - «кто знает, может, так оно и было, и только я один составил из нее такую фантазию? По его мнению, сущность таких мужей состоит в том, чтоб быть, так сказать, «вечными мужьями» или, лучше сказать, быть в жизни только мужьями и более уж ничем. Это обусловлено тем, что люди все чаще склоняются к рациональному восприятию древней мудрости о том, что «каждый должен заниматься своим делом». Это семейство одних Погорельцевых. Это поправило наши достатки. И вот тут-то мы и играли «Провинциалку», на домашнем театре, у его превосходительства гостеприимнейшего Семена Семеновича, - Степан Михайлович - графа, я - мужа, а покойница - провинциалку, - но только у меня отняли роль мужа по настоянию покойницы, так что я и не играл мужа, будто бы по неспособности-с…
Помните, помните, - выкрикивал Павел Павлович, помаленьку отнимая шляпу и как бы всё сильнее и сильнее увлекаясь воспоминаниями, - помните ли вы наши загородные поездки, наши вечера и вечеринки с танцами и невинными играми у его превосходительства гостеприимнейшего Семена Семеновича? Павел Павлович, говорите прямо! Павел Павлович. - Мне так, право, совестно, что я моею неловкостию… А насчет часу, право, думал, что лишь только двенадцатый, будучи в настроении. А насчет «Провинциалки» и собственно насчет Ступендьева, - то вы и тут правы, потому что мы это сами потом, с
муж на час недорого бесценной покойницей в иные тихие минуты вспоминая о вас-с, когда вы уже уехали, - приравнивали к этой театральной пиесе нашу первую встречу… Да тут около каждого служащего табличка выставлена. Да чего тут! Прежде был такой солидный и приличный Павел Павлович, такой умник Павел Павлович, а теперь - совсем vaurien1 Павел Павлович! Да и воротился наконец в Петербург, может, потому только, что и его тоже выбросили, как «старый, изношенный башмак».
После бурного предложения Вельчанинова бежать в Париж или в Америку он уехал один в Петербург, «без сомнения, на одну только минутку», то есть не более как на три месяца, иначе он не уехал бы ни за что, несмотря ни на какие причины и аргументы. Я же хоть и встречал тоже вас-с и даже, отправляясь сюда, в Петербург, намерен был непременно вас здесь поискать, но, повторяю, я теперь в таком настроении духа… Он был в таком нетерпении, что всем это стало заметно. В конце года, когда разлука была уже неминуема, Вельчанинов был в таком отчаянии при приближении рокового срока, - в отчаянии, несмотря на то что разлука предполагалась на самое короткое время, - что предложил Наталье Васильевне похитить ее, увезти от мужа, бросить всё и уехать с ним за границу навсегда. Я ведь, вы знаете, при Наталье Васильевне… А Ступендьев - это роль-с, театральная роль, роль мужа в пиесе «Провинциалка», - пропищал сладчайшим голоском Павел Павлович, - но это уже относится к другому разряду дорогих и прекрасных наших воспоминаний, уже после вашего отъезда, когда Степан Михайлович Багаутов подарил нас своею дружбою, совершенно как вы-с, и уже на целых пять лет.
Да и факты противоречили; этот Багаутов был несколько лет тоже с нею в связи и, кажется, тоже «под всем обаянием». Багаутов? Что такое? Какой Багаутов? Язык женщины, как хвост барашка, никогда не бывает в покое. Где же вы у фоксика хвост нашли? Завтра же зайду, утром, до часу… И всё происходит в высшей степени искренно; они до конца чувствуют себя в высшей степени справедливыми и, конечно, совершенно невинными». Четыре часа, и, главное, я вас так эгоистически потревожил… Багаутов, действительно, был молодой человек из лучшего петербургского общества и, так как он «человек пустейший» (говорил об нем Вельчанинов), то, стало быть, мог сделать свою карьеру только в одном Петербурге. » - спрашивал он себя. Нет уж вы, Алексей Иванович, теперь приоденьтесь, - юлил он радостно вокруг одевавшегося Вельчанинова, - получше, по-вашему оденьтесь. А собственно уж насчет Ступендьева… Слушайте же: я к вам сам зайду, непременно, и тогда уж надеюсь… Он нашел, что он до невероятности изменился, но Вельчанинов знал, что он и не мог не измениться и что всё было совершенно естественно; господин Трусоцкий мог быть всем тем, чем был прежде, только при жизни жены, а теперь это была только часть целого, выпущенная вдруг на волю, то есть что-то удивительное и ни на что не похожее.